А наши с дедушкой раны лечил один и тот же врач. Много внуков могут таким похвастать? А я могу. Да. Боевые серьёзные раны.

Вадька, старший из братьев Житных, запустил в меня обрезком трубы: «Получи фашист гранату!». В доме тогда водопроводчики ремонт делали. И «гранаты» повсюду валялись. Да видел я, как Вадька бросил. И как «граната» вращаясь, подлетала к моей верхней губе. Но не дрогнул. Вот так нас тогда воспитывали. Фильмы про войну, портреты пионеров-героев, встречи с ветеранами…В Кровь хлестанула и войнушку пришлось отложить. Я спокойно зажал рану рукой и пошёл к взрослым, сидевшим на скамейке перед подъездом.

Дальше был «госпиталь». Так, по военной привычке, дедушка называл нашу сельмашевскую десятую больницу — точнее, она тогда ещё была МСЧ завода Ростсельмаш — где, время от времени, подлечивал ранение. Осколками фашистской мины ему повредило ногу. Вырвало два куска. Один шрам был небольшим. А второй… Целый год по госпиталям. Пока не комиссовали.

Ну вот. Бабушка узнала хирурга, дежурившую тогда в травмпункте. Представила меня. Та «успокоилась», мол, у такого деда и внук тоже должен быть героем. И мне стало не так страшно, когда она зашивала у меня под носом. Теперь там шрамик, похожий на фигурную скобку, обозначающую множество.

Ну да, всего лишь травмпункт. И хирург не совсем «тот самый». Не из полевого госпиталя января 42-го. Но тогда я этим не слишком заморачивался. Я просто гордился и всё. Ходил в садик с пластырем, скрывавшим шов. С эдакими белыми усами, которые раскисали после пары скибок арбуза. Хоть я и старался быть очень аккуратным.

Собираясь на семейные праздники, всегда вспоминаем папиных родителей. Нет, ну и маминых тоже вспоминаем. Но они жили в Рязани. А мы — здесь, в Ростове. С бабушкой Шурой и дедушкой Лёней. И все застолья конечно же ассоциируются с ними.

Дедушка Лёня любил, чтоб стол ломился. Чтоб ни в кого уже не лезло, но обязательно оставалось: пюре, сдобренное жиром жареного гуся (который тоже не съедался), колбаска, сырок… Ну а бабушкин сметанник съесть за один присест было просто нереально. Как и наполеоны, которые, подхватив традицию, теперь создают папа с мамой. Папа Толя печёт коржи, потом в дело вступает мама Валя. После праздника всем на дорожку выдаётся по куску.

Помню, как бабушка отмахивалась от похвалы внезапных гостей. Дескать, да какое там врасплох?! Быстренько в гастроном. (В «кривой», на углу Сержантова и проспекта Сельмаш.) Буженинки кусочек, «Любительской» колбаски, сырка «Российского»… Соте, огурчики — помидорчики… Бутылочка «Старки» всегда в буфете. Вот вам и стол.

Как-то недавно заговорили про шоколад. И мне вспомнился рассказ деда Лёни. Они отступали, еды нет. Зашли в брошенный продуктовый магазин. Где-то под городом Лида. В детстве название мне таким чуднЫм показалось: Лида. И магазин, где можно БРАТЬ. Вот это да! А то, что не просто отступали, а выходили из окружения… Да я вообще не понимал, что война — это страшно. С пацанами в войнушку тра-та-та-та. В кино хенде хох и разведчики тащат толстого языка с кляпом во рту. Не впечатлило даже хмурое Лёнино: «А солдата за такое расстреляли».

Это я как-то дошёл своим умом, что немецкий крест — не свастика, а тот, что рисовали на танках — получается из четырёх уголочков. Ну и показал Лёне, мол, порадуйся, голова у внука работает. Нарисовал танк, на танке крест, свастику тоже изобразил и показал. Дедушка глянул и куда-то в сторону: «Солдат вот так тоже сидел в окопе, зачем-то рисовал кресты… Увидели и расстреляли».

Нет, я почувствовал, конечно, что уж больно строго. Но им там видней было. А вот брошенный магазин — это даааа! На полках уже ничего не осталось. Только шоколад. Его зачем-то лепили в комки. Или он и так был кусковой. Комки шоколада! На такую войну я хотел.

В школе подсказывали, дескать, рядом с вами живые участники войны. Расспрашивайте, узнавайте правду из первых рук. Да мне и самому было интересно. Но дедушка Лёня, хоть и не отмахивался… Не любил он, наверное, про войну. Вот ляжем спать, я ему, мол, расскажи, ну каково это? А Лёня… Может быть, он не умел рассказывать? Хотя, мог изобразить вой мины. Когда будет перелёт, а когда летит прямёхонько к тебе.

   Так что про Лёнину войну я мало знал. Потом только, уже из военного билета. Что в 32-м в Новочеркасске Лёня закончил годичные курсы младших командиров. И был «уволен в долгосрочный отпуск». А в марте 41-го командовал взводом строителей. Строили укрепления в Белоруссии. Так значит нападения всё-таки ждали? Первого августа, через девять дней после начала войны, уже попал в окружение. Два месяца выходили. После переформирования месяц командовал взводом. Второго января 42-го года был ранен. Потом 11 месяцев в госпитале. На три месяца снова командир взвода. Но видно недолеченный, так как потом ещё 7 месяцев госпиталя. Ну а потом уже до самой Победы в запасных частях. Такая война. Что тут рассказывать?

Я не очень переживал, что на 9-е мая дедушка цепляет к пиджаку «всего» орден Красной звезды и две медали. (А у Сашкиной бабушки Лиды была медаль «За отвагу»). Зато это были настоящие, тёртые временем «За победу над Германией» и «За доблестный труд». А не раздававшиеся после сверкающие юбилейные. На одной из настоящих разломилось колечко, крепящее медаль к колодке. И Лёня скрутил их леской.

Мне разрешалось доставать медали и орден из наградных коробочек. Но я этим не злоупотреблял — свои нужно заслужить. Я вытягивал нижний ящик комода. Портупеи было две. Одну, потёртую войной, я откладывал. Надевал всегда новехонькую. На уши фуражку из шифоньера. (Не военную. Лёня после войны был дежурным по станции.) И грохотал на кухню хромовыми офицерскими сапогами. Всё ждал, когда ж они станут мне по размеру. Был уверен, что вырасту и буду щеголять. Но так и прозевал. Вспомнил, а сапоги уже малы.

   Думал, что о дедушке Лёне в интернете узнают лишь с моих слов. А вот и не угадал. Однажды Анатолий_Иванов подсказал сайт «Подвиг народа» Это электронный банк документов «Подвиг народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.» Нашёл моментально. Я знал год рождения, имя, отчество, фамилию. Знал, что лейтенант. Вот только не знал, что гвардии.

   Про дедушкино детство мне известно куда больше, чем про его войну.В Однажды за столом стали рассказывать, кто что про Лёню знает. И я вырвался вперёд. Даже папа покачал головой, мол, тебе он больше рассказывал.

Хутор Смолеевка, Ухоловский район, Рязанская область. Интересно получилось: невестка (моя мама) тоже рязанская. Дедушка по паспорту Алексей. Алексей Фёдорович. Но все называли его Лёней. Он рассказывал в лицах, как в детстве будила его мама: «Лёнька! Лёнька, вставай!»

У Лёни какой-то болячкой на обеих руках были скрючены мизинцы. Он их не мог распрямить. Я верил, что это от того падения с дуба. На краю деревни рос высокий дуб. Гнездо орла на дубе том. Лёня, как самый смелый, полез и свалился с высоты. Лежал без сознания, пацаны думали, что разбился насмерть.

Барин постоянно гонял мальчишек из своего сада. Лёня полез за яблоками. А тут барин. Бежит и вопит: «Мальчик, стой. Стой, я тебя убью!» Вот смешной. Какой же дурак остановится, чтоб его убили?

На какой-то из праздников молодёжь озорничала, уводя со дворов телеги. А поутру, чертыхаясь, народ шёл за своей на деревенскую площадь. Так ведь не просто укатывали. Ещё и делали из телег кучу-малу. Взрослые, конечно, знали — сами, небось, по молодости так шалили — но молодёжи не мешали. Традиции нужно чтить.

Не помню, пел ли дедушка застольные? Но ради меня иногда звучала «Сулико». Похоже, ни слов, ни мелодии Лёня не знал. Но я настаивал — уж больно интересное имя. И дедушка устраивал нечто вроде радиопостановки. «Ты где, Суликоооо?» И отвечал себе с эхом: «Далекооо, далекооо…»

Домино — это Лёнина страсть. Ему даже на какой-то юбилей дворовые соперники подарили комплект в изящной коробке с гравировкой.
На фотке дедушка Лёня, неизменно в шляпе, забивает козла с Наташкиным отцом, с Сашкиным и ещё кого-то не узнаю. Стол, окружённый лавками стоял возле первого подъезда. Рядом турник. Они там по вечерам устраивались и до темноты. Под маленькую денежку играли. Однажды, я уже засыпал, дедушка пришёл такой довольный. Разгромил, дескать, всех наголову! Семьдесят четыре копейки выиграл! Мог ведь сказать и «семьдесят», но отчитался до копеечки. Не для того, чтоб победа выглядела значительней. Просто Лёня любил быть точным даже в мелочах.

Я ещё маленьким был, когда папе от Ростсельмаша дали однушку на Чкаловском. Мы стали самостоятельной семьёй. Правда, свой детский садик я бросать не захотел. Или в других места мне не нашлось. Так что проще было вернуть меня дедушке с бабушкой. А то с этим транспортом… Кто помнит, штурмом троллейбусы брали.

Ну вот. Киргизская 38 В. А через площадь и одну улочку частного сектора начиналась роща. Огромный, отдельный мир. Когда у родителей было время, мы отправлялись туда путешествовать.

А тут кинушка прошла про Робина Гуда. Ну и все пацаны стали мастерить луки. Пришли мы с мамой в рощу. У меня лук наизготовку. На ветке, вот прям совсем рядом, какая-то птица. Меня такой азарт охотничий охватил. Застрелю и дедушке добычу принесу. Но не попал. А рассказать — рассказал. Дескать, чуть было не подстрелил. А дедушка негромко уточнил: «Чуть не убил?» И я всё понял.

Море. Тёплое, ласковое, синее… Какие ещё эпитеты могут прийти на ум ребёнку? Для меня море было, прежде всего, долгожданным. Оно возникало рано утром, очень рано, когда я ещё спал. И поезд долго вёз нас вдоль берега, прежде чем проснувшись, я радостно усаживался у окна. Хотя до местечка Лоо, куда мы направлялись, было ещё пару часов пути, я не испытывал никакого нетерпения. Ну вот же оно — море. Приехали.
    Дедушка Лёня и бабушка Шура. Что уж они нашли в этом городке? Домишки карабкаются на крутые склоны, или готовы кубарём скатиться вниз. Пыльные улочки, по которым жизнь с окраин давным давно стекла на пляж, сплошь усыпанный булыжниками разных размеров. Наверное, главным аргументом в пользу Лоо был самый важный из советских — «дёшево». Уезжая отсюда, мы всякий раз кидали в море монетки, чтобы вернуться. И возвращались следующим летом. И даже не одни. То в компании с соседкой бабушкой Верой и её внуком Серёжкой, то на служебном автобусе бабушкиных «Трудовых резервов», с целым коллективом сослуживцев.

С жильём нам обычно везло. Нет, не подумайте, что это дело пускалось на самотёк. Лёня загодя писал письмо прошлогодним хозяевам и разведывал обстановку. Так что жили мы (почти всегда) в одном и том же доме возле вокзала. А верней, возле битумного заводика. До моря было рукой подать. Перешёл дорогу и ты уже на железнодорожной станции. А там через тормозные площадки вечно мешающего товарняка. И всё, уже море.

Проблема номер два — питание, решалась посещением привокзальной столовой. Очередь на всех обычно занимал кто-либо дежурный по сложившейся пляжной компашке. Он шёл в столовку, нудился около часа, а потом, на всё готовенькое, подтягивались остальные. Столики располагались вдоль перрона. Шура пользовалась этим, пробуждая мой аппетит угрозами посадить на обратный поезд до Ростова. А Лёня разрешал мне, под видом сдувания пивной пены, этой пены и прихлебнуть. Всех забавляли мои потуги сделать это прихлёбывание как можно незаметней.

И наконец проблема третья (но только не по значимости) — обратные билеты. Взять их заранее, в Ростове, не представлялось возможным. А почему, я тогда не вникал. И вот дедушка во время нашего отдыха периодически ходил в билетные кассы, занимал очередь, считался-пересчитывался и наконец, появлялся перед нами с заветными картонками с дырочками напросвет. В этот момент он казался мне, уж если не героем, то наверняка, удачливым человеком.

В те годы я уже понимал, сколь сложно даются многие вещи советскому человеку. В том числе и лежаки, которых на всех не хватало, и место под тентом, которое нужно было ещё отыскать. Но при известном терпении находилось и то, и другое.

Проходя мимо спасательной станции, мы изучали написанные мелом значения температуры воды и величину волнения моря в баллах. Затем, если цифры были приемлемы, необходимо было подождать рекомендованный врачами час. Это для переваривания завтрака. И лишь только после всех этих ритуалов меня запускали в море.

Плавать я не умел (и по сей день не научился), а поэтому, самое дальнее плавание совершал до стоящей по шейку в воде Шуры. Добултыхав и не достав ногами дна, я разворачивался. И с ужасом, понимая что тону, теряя последние силы, грёб к берегу. Счастливое спасение возвращало мне смелость и заплыв повторялся.

Потраченные силы необходимо было восстанавливать, для этих целей рядом со спасателями стоял ларёк. Мне выдавалась монетка, и я покупал заледеневший, твердокаменный батончик в шоколадной глазури с орехами, плюс стакан чудеснейшего сливового сока. Сок выпивался возле ларька, а батончик неспешно съедался уже под тентом в сопровождении обязательной бабушкиной инструкции: «Не спеши, горло будет болеть. Лижи, а не кусай. Дай-ка я попробую». Шура отгрызала кусочек монолита — видимо инструкция её не касалась — и, возвращая мне эскимо, бралась за фундук. Очевидно, колоть орехи камнем казалось ей занятием долгим. Бабушка небрежно забрасывала в рот орех. И, пижоня доставшимися ей от природы крепкими зубами, хрумкала. Ядрышко — мне, скорлупа — в кулёчек.

Поскольку основной целью поездки был вывоз к морю меня, весь распорядок дня под меня же и подстраивался. Отобедав, мы брели домой на тихий час, что избежать самого пекла. А вечером снова появлялись на пляже, засиживаясь почти до сумерек. Идя с пляжа, мы непременно проходили мимо ларька, торговавшего вином в розлив. Лёня выстаивал очередь и покупал стаканчик. А на сдачу брал маленькую шоколадку для меня.

«Чебуреки, Чебоксары, а Чебурашки-то никакого и нет». И не надо. Достаточно чебуреков. Не подумайте, что они являлись для меня едой. Культовая вещь, почти как жареная картошка, только в праздничном варианте. Лёня выстаивал очередь в кафе при автовокзале и приносил нам с Шурой горку восхитительных, золотистых, душистых чебуреков на тарелочке из фольги. Как же долго они остывали! Как же трудно было не закапать себя соком! Как же быстро они заканчивались!

Чебуреками дело не заканчивалось. Ещё одно чудо — это безалкогольный детский коктейль «Алёнка». Первый нектар, что мне довелось вкусить через трубочку. Понимаете, ЧЕРЕЗ ТРУБОЧКУ. Как заграницей. И ещё большой вопрос: что было для меня значительней. Вкусный коктейль или эта замечательная трубочка-соломинка. Пить коктейль, да ещё подобным образом — это же так по-взрослому. И как ни подшучивала Шура, но все трубочки были сохранены и доставлены в Ростов для повторного использования.  Вечерней культурной программой был просмотр телевизионных передач совместно с хозяевами жилья или игра в карты (это уже мы сами). Затем появились настольные шашки. И год от года, повышая свой рейтинг, вытеснили менее интеллектуального «дурака». В конце концов, мы доросли до турнира, который не оставил никаких сомнений: я лучший! Повержены были все без исключения: Лёня, Шура, тётя Вера и её внук Серёжка. (Через много лет бабушка открыла секрет: дедушка поддался.)

Робот. Идея его постройки есть плод фантазии Серёжки. Хотя, почему фантазии? Всё выглядело вполне осуществимым. Ну в самом-то деле, у нас же было практически всё. Кусок старого телевизора, моток бечёвки, затычка от надувного круга, которую после недолгих раздумий, мы извлекли из урны. Ну а на случай, если вдруг всё же какой-либо детали нам будет не доставать, Серый собирался отписать своему соседу Дымухе. Тот всё равно вскоре собирался в Лоо со своей бабушкой, так что «заодно и прихватит». До сих пор не пойму, почему мы даже не начали строить?

Однажды мне всё-таки удалось вернуться в Лоо. Видимо монетки, брошенные в море ещё ребёнком, силы своей не потеряли. И я посидел в крошечной (как оказалось) столовой на перроне вокзала, зашёл в привокзальный туалет с неистребимым, невообразимо едким запахом хлорки. Вскарабкался вверх по улочке (кажется, Жигулёвской) и постоял возле одного из «наших» домов. Побродил вдоль берега, с удовольствием вдыхая запах выброшенных морем водорослей. А в самом конце пляжа, на бетонной подпорной стенке, неожиданно наткнулся на свою полустёртую надпись мелом: Олег 1973 г. Это получается, я сам себе передал привет в будущее.

Ну вот и всё. Один-два раза в год я вижусь с ними на кладбище. Здороваюсь, подражая бабушке. Лёня с медальона оглядывал гостей. А Шура спрашивала: «Ну что… улыбаешься?» Через 19 лет они снова были вместе.