Какая у нас с ней разница… лет пять. Ну шесть. Теперь-то и не разница вовсе. Но когда ты в седьмом, кто она для тебя? Вот-вот, малявка и есть. Ну смотрит влюблёнными глазами. Ну заигрывает по-детски, дразня «кроликом» (я из года Кролика), с размаху лупит по заднице или пытается то ли В побороть, то ли покрепче обнять — что поделать, бывает.
Только год за годом она подрастала, подрастала… И вот уже каждый свой приезд, чуть ни с поезда, спешу к ней. Распиваю чаи, тащу в кино, несмело прижимаю к себе в троллейбусе… И засыпая, представляю её… глаза. Ладно, пусть будут глаза.
Целовались. Как-то в её день рождения выскользнули из-за стола и в подъезде соседнего дома… Ну чо, шампанское…
Прошло ещё года три. Да нет, больше. Заехал, возвращаясь из командировки. Мне дали ключи от опустевшей бабушкиной квартиры. Поздний вечер, смотрю телик, пью вино. Неожиданно звонок в дверь. Такая озорная, смешливая щёчки с мороза красненькие… Откуда-то узнала (я ещё не звонил), пришли с подружкой. Ну посидели, допили вино и пошли подружку провожать.
На часах около полуночи. Последние троллейбусы катят прямиком в депо. А подружке ехать-то, всего ничего, две остановки. Мне бы такси поймать. Ну или всем вместе прогуляться, довести девчонку до дома. И всё бы у нас случилось.В Но я — вот же баран! — стал испытывать судьбу. Чтоб не просто мне шанс подарила, а для верности ещё б и взмолилась: ну пожааалуйста. Захотелось почувствовать, что не одному мне охота подружку сбагрить.
А та уже было уехала. Тормознувший троллейбус сворачивал в депо кварталом раньше её дома. Она вошла и в сомненьях топчется. Мне б пихнуть её на сиденье, мол, ничо, там всего 100 метров, добежишь. И подтолкнуть троллейбус. Так нет же, стал отговаривать. Типа, ну куда ты? Оставайся. Сейчас придёте, позвонишь родителям, успокоишь. И Кате не одной ночевать.
Ну и довыпендривался. Катя — не, ну а куда ей было уже деваться? — тоже голос подала: «Действительно, оставайся». Подруга на неё так удивлённо уставилась. И осталась. Проводил девчонок до самой двери. Спускаюсь, а мне вслед: «Дурак ты, кролик». Нет, мне тогда так не казалось. Обидно, конечно. Но гордость по-детски оттопырила губу: ну и пусть, ну и подумаешь, всё что бог ни делает…
На следующий день… ой, как я её ждал. Потом специально дотянул, чтоб встретиться перед поездом уже не получалось. И только тогда позвонил. Надеялся услышать… ну хотя бы снова про то, какой я дурак. Неа. Попрощались два вредных ребёнка.
Не случилось и сегодня.
Как бы из вежливости — а на самом-то деле ещё как тянет — заглянул к ней в комнату: «Ты уже ложишься?» А она так спокойно, даже не приподняв коленку, чтоб заслониться, словно одета в пижаму целиком, а не только её верх: «Ложусь… Помнёшь мне пяточки?»
Ну вот и… Беги чистить зубы и проверь срок годности презерватива. И вдруг торможу: нельзя. Она ведь такая молоденькая. Словно я рос, как и положено. А она с той самой ночи ничуть не изменилась. Нельзя… легко сказать. Да и что она подумает если уйду? Ну и, естественно, пошли самоуговоры: я ж ничего такого, просто массаж…
Долго уговаривать не пришлось. Всё же ещё раз скользнув взглядом ниже животика, присаживаюсь на край кровати. Спиной к ней. Массирую одну ступню — ни звука. Неужели не нравится?! Так же молча протягивает мне другую ножку и подвигается ближе. Нет-нет, я всё помню: нельзя! Только поцелую немного выше коленки. Это ж ничего такого. Поцелую… Зацелую… И рука уже потянулась назад. Только дотронусь. Это животик? А её рука из-за спины, как бы проверяя: ну и чего тогда тянешь? Да могу я, Катёночек, всё могу! Нельзя…
И тут в комнату входит моя мама. С охапкой каких-то вещей, с бутылкой шампанского… Верней, из-под шампанского. Катина сестра нас пытается заслонить. Но оно ж и так всё понятно. Не то чтоб я опасаюсь реакции (мама всегда меня поддерживает). Но всё равно неловко быть застигнутым. Да хоть кем. Мама усаживается в кресло напротив нас и, как ни в чём не бывало, начинает про что-то постороннее. Словно не обломала, а пришла обсудить с нами завтрашнее «по грибы».
Ну и всё. Проснулся.