Уже давно этого моего манифеста никто и не вспоминал. Только когда изредка вваливались к нашей первой учительнице, Лариса Павловна нет-нет да и посмеивалась: «Люди гордые».

Чем-то я тогда провинился на уроке. И был поставлен… неее, не может быть, наша Лариса Павловна заключений в угол не практиковала. Средневековье ж. А тогда куда? Ну, наверное, к доске. Да. Был поставлен у доски. У самого края.

За что? Да фиг его… Подсказал, наверное. Или не сделал. Хотя, нет. В первых классах мне всё давалось особенно легко. Ибо ещё в садике прилично натаскался. Не в самой «Земляничке». Тогда к школе, как сейчас, не готовили. Песенки пели да полонезы танцевали. А считать-писать — это родители, дедушка с бабушкой, соседка Евдокия Петровна. Ну и сам кой-чего. А ещё ж я ответственный был. Так что, не сделать не мог. Подсказал.

Да ещё ж, наверное, с видом полного превосходства. Типа, ну уж такую фигню должен знать каждый порядочный человек. Ну и, видать, Лариса Павловна — а она меня выделяла, особо-то и не скрывая — для пользы дела решила подрихтовать моё высокое самомнение.

Дело к вечеру, дежурные убрали класс и ушли. О! А я ж вроде как и не один доску подпирал. Тёзка мой Бабаян ещё был. И, кажись, ещё кто-то третий из пацанов. Лариса Павловна поставила условие: обещаете, что такое больше не повторится — валите домой. Мы долго держали марку. Хорохорились. Лариса Павловна изредка заходила, мол, ну что? Что-что… А за окном темнеет. В конце концов, пацаны сдались.

Я остался в одиночестве. Кому я что доказывал? Зачем? Ну вот переклинило. И ведь я в душе признал вину. И уважал Ларису Павловну. Как мы радовались, попав к ней в класс. Лариса была самой молодой училкой. Добрая, улыбчивая, нестандартная… Хрен его знает… Я ей нравился, она — мне. А из-за какой-то моей упёртостью оказались в тупике. И ведь обоим домой пора. У неё три мужика дома. Муж и двое сыновей. И я так поздно никогда из школы не возвращался. Да ещё сегодня урок музыки. Музыкантша должна прийти. Дома, наверное, все уже на ушах стоят. А телефона у нас не было. Не предупредишь.

Лариса Павловна решила помочь. Подослала уборщицу бабу Машу. Та разыграла удивление. мол, а ты тут чего? Рассказал. Та махнула рукой: «Дак попроси прощения, коль виноват. Делов-то. И чеши домой». И тут я выдал свою коронку: «Ничего, постоим. Мы люди гордые».

Эти слова услышала входившая в класс Лариса Павловна. Была очень раздосадована. Но перетерпела. Только запомнила. Решено было вместе идти ко мне домой. Не ночевать же в школе. И пошли.

Я галантно тащил сумку своей любимой учительницы. И представлял, какой сейчас случится скандал. Сейчас Ларису Павловну растерзают. Это ж какой произвол — задержать голодного ребёнка в школе аж до темноты! Да-да, вот так я и думал.

Ларисе Павловне повезло. Родители, обретя невредимого сына, были настроены благодушно. Чай попили. Меня обсудили. И особенно это моё «мы люди гордые». На том и закончилось. Странно, я вообще-то ожидал, что мне перепадёт солидное внушение. Но, видимо, Лариса Павловна не стала сгущать краски. Пожалела.

Она нас не бросила. Закончила третий класс и ушла в школу поближе к дому. Ездить с Гвардейской площади в 75-ю на Сельмаш — ближний свет. Да и её Вовка с Андрюшкой требовали внимания. Для нас «без Ларисы Павловны» казалось концом света. До слёз. Но пережили.

И ещё долго ездили к ней в гости. Сначала «к танку» (на Гвардейскую площадь), в одну из трёх свечек белого кирпича, со скрипичным ключом ккой-то рекламы на фасаде. Потом в «новую» квартиру, которую они присмотрели неподалёку, среди развалюшек на Максима Горького. Но там была площадь!!!

Собирались человек 6-7 самых привязавшихся и ехали. Всё реже, реже. Совсем редко. Я водил Артёма на новогодние представления во Дворец Спорта. Там рядом. И после заходили в гости. Дескать, гляньте, Лариса Павловна, какой у меня сын вырос.

А потом… Вот зарекаются: прощу себе,  не прощу себе… Куда я денусь — прощу. Но стыдно — это уже навсегда. Сам вот взял и всё перечеркнул. Оттуда же и «мы люди гордые». Говно — характерец.

Лариса Павловна женила своего Андрюшу. А я ж великий фотограф. В НИИ работал, показывал свои фотки, хвастался. Нет, ну фотки действительно были неплохими. Аккуратные, чистенькие, тщательные такие. Пусть не талантливые, но качественные. Ну и Лариса Павловна попросила меня пофоткать свадьбу. До ЗАГСА, после, вечером…

А у меня уже тогда свадебный опыт был. Ну я и возомнил. Решил не грузиться лампами да вспышками. Охота ж не только отработать свадьбу, а и самому попраздновать. У нас в НИИ была рулонная А1 для аэрофотосъёмки. С бешеной светочувствительностью аж в 500 единиц. Вот я и зарядил себе несколько катушек на все случаи съёмки. Поэкспериментировать решил, баран. На чужой-то свадьбе. Такая вот самоуверенность. Ну я как рассуждал: днём, конечно, чувствительность чересчур. Зерно может полезть. Но у меня ж опробован заветный рецептик проявителя. Авось, да и справлюсь с зернистостью. Ну а вечером А1 и без вспышки потянет.

И зерно я не победил, и без вспышки фигня получилась. Получилось буквально кадров 10-15, которые можно показывать, не краснея. Их и напечатал. Но отснял-то три плёнки. И вот прихожу, приношу. Вся семья Ларисы Павловны делает вид, что счастлива. Распиваем под пюре-котлеты бутылку водки. Блин. Ну вот как объяснить, что по собственной дурости?! Что переоценил себя. Ведь мог, а не смог. Обкакался по уши.

Больше я у своей первой учительницы не появлялся. Андрея пару раз видел. Давно уже. Очень давно. В автобусе. Болтали ни о чём. Даже не спросил его про мать. Стыдно мне, Лариса Павловна. Вы уж простите. Простите. Вы сможете.